![.Naruto new generation [Тени прошлого]](http://s11.radikal.ru/i184/1005/1b/1f212f66f44a.png)
И казалось, что ей никогда не будет хватать этого тепла сполна. Казалось совершенно невозможным то, что от него можно отказаться по своей воле. Но ведь и сейчас она согревалась не потому, что сделала движение навстречу теплу сама. Для того, чтобы забрать это тепло самостоятельно, следуя одному лишь своему желанию, надо было сломать еще много стен...
И если раньше она думала, что стены эти из стекла и камня, то теперь они превращались в тонкий воск, тающий под мягким воздействием огня, чья сила на деле скрыта. И стена растает, расплавится, исчезнет очередной барьер, давая возможность... не бояться. Ведь страх был, был, но причина его была неизвестна. То, что остается тайной.
Теперь задумываться об этом не хотелось.
Когда же сквозь волну нахлынувшего тепла Сольвейг начала снова осознавать себя, она подумала о том, что это хорошо, что Шинро стоит за ее спиной. Что можно не смотреть в глаза, в которых с такого расстояния непременно станет отражаться ночь. А в ее глазах, в глазах цвета ночи, будет отражение спокойного золотистого блеска.
Есть только тепло и бесконечный покой.
Чего он хочет?.. Чего добивается, придя к ней ночью и отдавая ей свое тепло, с такой легкостью, будто оно было ему вовсе не нужно. Будто ему было достаточно всего части, вторую часть же он отдавал ей... Ценят ли тепло имеющие его?..
Снова знакомое тепло в руках, мягкое прикосновение жестковатых ладоней, сжимающих холодные пальцы со всей осторожностью. И, может, оттого, что это ощущение было уже знакомым единожды, Саль начала успокаиваться, и через чувство неожиданного страха и тумана от столь быстрого тепла начало приходить чувство некоей защищенности.
Стена огня...
Шинро прижал ее руки в своих ладонях к привычно-прохладной тонкой ткани туники; художница не противилась, чувствуя по-прежнему какое-то бессилие перед этим теплом, перед этой силой. Огонь может растопить лед, растопить воск, оставляя от всего только пепел, который послушен дуновению ветра, прикосновению дыхания. Прикосновению рук...
Взгляд темных глаз снова устремился в заоконную синь, которая скоро должна была заалеть рассветом. Ведь все заканчивается... Шинро накрыл ее руки своими, и это, кажется, было началом. А может быть, начало было задолго до этого...
Но ведь всему приходит конец?
Дыхание за спиной было спокойным и размеренным, и можно было дышать с ним в одном ритме, успокаиваясь. Как бы то ни было, теплу невозможно было противиться. Невозможно было поверить, что и оно обретет конец. Но ведь когда-то, потом...
Сердце билось тише, уже теперь не норовящее пробить грудную клетку и вырваться наружу. И снова была тишина...
А раньше Сольвейг не знала никого, с кем можно молчать.
Коттедж №1
Сообщений 61 страница 65 из 65
Поделиться6108-09-2011 16:40:46
Поделиться6209-09-2011 14:30:38
В бессонную ночь медлит рассвет…
Не нужно было говорить. Слившись дыханием в одно существо, они вдвоем стояли на пороге нового дня. Их укрывала тишина, и время сейчас отмерялось изменениями цвета ночного неба.
Кроны деревьев за окном еще были темными, мрачными, а стебли трав – тяжелы от росы. Было заметно, как ползет над землей туман.
Надо было узнать, когда будет девятый день девятого месяца. В этом саду не было хризантем, Курой не зря бродил по территории второй день, изучая местность. Kiku, шестнадцать золотых лепестков которой – это императорская печать. Один иероглиф для цветка и для небесного светила. Два иероглифа: источник и солнце, составляющее одно название. Начало Солнца, страна восходящего солнца.
Аматэрасу-о-миками, великая светлая богиня, управляющая миром, вступала в свои права, тогда как ее брат удалялся сейчас на покой.
Неровный край фиолетового неба, казалось, зарделся и задрожал…
Они продолжали стоять, ожидая, когда развернется на этом срезе золотая лента, знаменуя собой начало.
Сольвейг Йенсен – какими иероглифами написать ее имя – замерла в его объятиях. О-кику-сан, скрытая от всего мира. Как Аматэрасу-но микото, что укрылась в пещере, погрузив мир во тьму.
Но богиня вернулась, даруя свет и порядок. Выйдет ли художница из своего добровольного заточения, если он позовет ее? Доверится ли ему? Сейчас она спокойно стола рядом, и сердце ее больше не билось, как безумное, а стучало ровно и сильно. И хоть между ними еще сохранялось расстояние, кот верил, что в один из дней Сольвейг Йенсен будет намного ближе…
Вот и рассвет - песню вдруг оборвав, умолкает сверчок под кровлей...
В этом саду не было хризантем. Не было и праздника kuri-no sekku. Но у художницы он будет.
Потому, что она должна это увидеть, потому, что это невозможно рассказать словами. Рассказать про старинные храмы, к которым ведут каменные ступени, погруженные в мох и листву. Про бумажные фонарики, что покачиваются при входе, про едва различимый аромат благовоний.
Услышать тонкий звон колокольчика-фурин…
Сольвейг Йенсен умеет смотреть и умеет видеть… А он будет рядом проводником и защитой.
Когда-нибудь она примет его предложение.
Поделиться6309-09-2011 17:44:03
Это был первый рассвет, когда было тепло. Как будто теперь, вопреки всему, вопреки течению времени, закончилась вечная зима, и наступил первый рассвет весны - будет тепло, и солнце будет сонно-желтым, а небо - розовато-лавандовым, каким всегда бывает в первые минуты после восхода. Первый рассвет, который она встречает не одна.
На несколько секунд, когда рассвет еще не пришел и солнце еще не встало, в небе почувствовался его привкус. И небо с потускневшими звездами было точно такого цвета, как глаза Сольвейг. Как глаза ее отца. Этот странный цвет - цвет ночи перед рассветом. И она всегда верила, что ни у кого больше не будет цвета таких глаз. В этом было что-то тайное, то, что соединяло ее с отцом, с небом, с рассветом... Что-то, что сейчас, теперь, принадлежало только ей.
С рассветом Шинро уйдет и унесет с собой воспоминание о цвете ее глаз. Оставив ей память о тепле. И рассвет был близко, так близко, что самая грань его казалась теперь лезвием, которое разрежет эту ночь, все, что было, заставив очнуться и понять то, что ночью было недоступно. Оставались секунды, несколько секунд, которые вскоре осыпались, оставляя только пару мгновений.
Пара мгновений на вдох - по-прежнему в одном ритме, в переплетении света и тьмы, силы и слабости, холода и тепла.
Рассвет. Она ждала его, но он все равно настал неожиданно, как и всегда - золотым, невыносимо режущим глаза отблеском на самом горизонте. Скоро станет светло, и уже нельзя будет... но она не думала, продолжая чувствовать в душе своей только тепло и тихую печаль по ушедшей ночи. Бархатно-темное небо - как голос, которого сейчас не услышать.
Потому что время молчать.
Бесконечно сложно это сделать, сложно порвать, нарушить, сломать. В какой-то момент она переплела пальцы Шинро со своими под его ладонями, а через несколько мгновений осторожно отвела от себя их руки. Высвобождая. Выпуская страх. Ушедшее с рассветом вернется ночью, обязательно. Ночью, не этой, потом, потом... неважно.
Тепло ускользало, она сама освобождалась от него. И это казалось невозможным...
А потом отпустила руки Шинро, задерживая прикосновение пальцев в самом конце. Ей не хотелось снова не чувствовать ничего, кроме холода. Но тепло вернется, вернется... Тепло к ней, или она к теплу. Как знать, ведь никогда ничего нельзя знать наверняка, когда стоишь рядом с воплощением ночи - живым, настоящим, дышащим...
И сердце бьется.
Шаг вперед, вплотную к подоконнику, и обхватывать плечи руками в бессильной надежде удержать тепло, которое еще билось быстрым пульсом на внутренней стороне тонких запястий. Тепло, которое еще было здесь, но еще недолго...
Рассвет. Новый день, новое время. Время, переплетенное со знанием тепла... Она улыбалась. Отголоском ночи, пеплом ветра...
Сложно удержать ночь в сердце своем, когда за окном рассвет.
Поделиться6410-09-2011 19:59:41
Было так легко обнимать ее со спины, стоять рядом, согревая холодные пальцы в своих руках. И смотреть, как неотвратимо приближается рассвет. Мгновения их близости таяли в утреннем свете, подобно гаснущим в предрассветном небе звездам.
Школа встречала утро в полной тишине, застыв в оцепенении. Было слишком рано, чтобы этот маленький пруд ожил. А значит, у кота было время, чтобы уйти незамеченным и не скомпрометировать художницу своим присутствием.
Окончилось время вседозволенности… Они оба понимали это. Еще слишком рано было для слов “Останься. Не уходи так просто…”. Слишком рано для того, чтобы он мог действительно остаться, а не отступать вместе с ночной тьмой.
Она сама отвела его руки, и он подчинился этой осторожной мягкости. Пусть сегодняшняя ночь закончилась… Их первая ночь.
Но она задержала свои руки в его – как обещание на будущее. Или просто как желание продлить мгновения тепла, их уход не оставлял сомнений, что сейчас, стоит убрать руку, исчезнет что-то важное, что зародилось между ними в час тьмы.
Художница сделала шаг вперед, к подоконнику, обхватывая плечи руками, словно холод уже возвращался к ней. Кот же сделал шаг назад, вглубь комнаты, похожий сейчас на дикого зверя, попавшего в западню четырех стен. И еще немного, он начнет беспокойно кружить в этом замкнутом пространстве, хлеща хвостом, в попытке найти выход.
Места для слов по-прежнему не было, не было необходимости. Тишина комнаты оставалась не нарушенной. Кот сделал еще один шаг, отступая к двери в мастерскую, не сводя взгляда с художницы. Она не скажет, что он должен уйти через дверь, а он не станет прощаться вслух, соблюдая ритуал. Она не станет провожать его, а он исчезнет бесшумно, оставив открытым окно.
Сегодня он так и не узнал, какого цвета ее глаза.
Курой отвернулся от застывшей у подоконника фигуры только когда пересек порог двери в мастерскую. Обошел мольберт, не проявив любопытства даже взглядом, там, под чистыми листами была, тайна Сольвейг Йенсен. Еще одна тайна…
Прыжок с места, в окно, не касаясь подоконника, мягкое приземление. Курой не стал гасить набранной скорости, практически сразу, еще одним длинным прыжком, уходя на ветку ближайшего дерева. Быстро, бесшумно, оставив единственный след от обуви на сыром от росы газоне. Но и этот неприметный отпечаток с наступлением дня исчезнет. Скрывшись в листве, кот замер, но не оглянулся на оставленные за спиной окна. Ни один звук н нарушал рассветной тишины. И только убедившись, что вокруг все спокойно, кот ушел в направлении парка, предпочитая двигаться скрытно.
-> Территория школы, парк -> Общежитие (окно комнаты №9)
Поделиться6510-09-2011 21:03:40
Не слышала стука шагов - слышала стук сердца. Быстрый, тихий, таящийся. Легкий, как ощущение тепла, которое все еще оставалось. Легкий, как дыхание источника тепла, который исчезал - все дальше с каждой секундой. Все дальше с каждым мгновением.
Она сделала глубокий вдох, когда перестала чувствовать его взгляд. Как будто вырываясь на поверхность, в свой мир, где кроме холода и одиночества нет ничего. Теперь, когда минуту назад было тепло и спокойно, это чувствовалось особенно остро. И Сольвейг Йенсен абсолютно точно знала, что сейчас в своем мире одна. Хотя дверь по-прежнему открыта...
И на какое-то мгновение захотелось сорваться с места, бежать в мастерскую, к окну, чтобы, может, увидеть удаляющуюся темную фигуру, крикнуть, забывая про все запреты, предрассудки, забывая про репутацию, про приличия... крикнуть - "не уходи!" Останься теплом... Не оставляй в холоде... Захотелось снова почувствовать свои руки в чужих ладонях, услышать рядом размеренный стук сердца, и знать это ощущение собственной защищенности... Защищенности от ветра.
Но она так и осталась стоять у окна. Только руки чуть сильнее сжали плечи. Потому что тепло неумолимо ускользало. И чем ярче, светлее небо, тем холоднее в сердце. Контраст с цветом неба... А так хотелось вернуть тьму.
Только во тьме заметна вся яркость огня...
Надо было продолжать жить. Дышать своим холодом, храня в душе воспоминание о тепле. Продолжать что-то делать... Саль отошла от окна, вытащила из шкафа палантин, привычным движением набрасывая его на хрупкие плечи. Мельком бросила взгляд на часы - почти шесть часов утра. Ночь пролетела так быстро... слишком быстро.
Рассеянность - в обыденных делах. Художница забралась на подоконник, пристраивая ноутбук на коленях. Открыть, включить, выйти в интернет, почта... Письмо бабушке, ведь та, наверное, волнуется - Саль обычно писала ей вечером или ночью. А теперь... было утро. И как теперь писать об уроках, когда все впечатление о них перекрывается теплом? Как солгать, умолчать... Как забыть...
Легкий стук холодных пальцев по клавишам. Писать и стирать, чувствовать ложь и недосказанность, неверие, невозможность молчать...
Никогда не было такого раньше. Никогда ночью не приходил тот, кого безумно хотелось рисовать, никогда не дарил тепло... Никогда не врывался в мир сам, без приглашения. Переворачивая представления о правде, о жизни, о том, чем нужно дышать... Невозможный. Именно это слово лучше всего к нему подходило. Невозможный Шинро Сата...
Столько мыслей, которые невозможно удержать... Художница аккуратно закрыла ноутбук, так и не дописав это письмо. Перенести ноутбук на стол, направиться на кухню, забирая оставшиеся от ночного чаепития чашки. Шум горячей воды успокаивал... обычно. Не сейчас.
Все-таки так странно это было... Слуга ее ученика. Сам ученик. Теплый... Ученик. Младше ее на четыре года. Тот, кого она тщетно пыталась заставить пойти на уроки. Тот, который был незнаком еще утром... А ночью - держал руки и обнимал ее. Ученик. Приходил ночью... через окно. Знакомый всего сутки... Ученик.
Сольвейг Йенсен была учителем.
Все это было неправильно, до боли неправильно!.. Было нельзя... никогда нельзя, никак. А здесь все было пропитано его запахом, его присутствием, ее памятью... Его теплом.
И она как сорвалась. Открывая везде окна в бессильном желании прогнать этот запах, впуская холод в свой дом, бросив палантин на кровать, позволяя холоду проникнуть под тонкую тунику. На перекрестье ветров, не смотреть в оставленный под окном след. По ее миру гулял сквозняк, но, казалось, ничего не могло выветрить этого запаха.
Она и сама носила его на себе. Этот запах заставлял метаться... Сорвать с себя одежду, быстрым движением запихивая ее в стиральную машину, забраться под душ, пытаясь смыть этот запах, смыть воспоминания, не оставить ничего, снова стать прежней... Попытаться вернуть то, что он украл у нее.
Не сразу понимая, что вода холодная. Но так - даже лучше. Не вспоминать о тепле, жить холодом. Выйти из ванной, завернувшись в полотенце, вздрагивая и упорно пытаясь не думать, не вспоминать. Нельзя. Неправильно. Нельзя.
Запах оставался в ее мире тонким привкусом...
И тогда - быстро надеть платье, не сразу попадая дрожащими руками в рукава, поспешно расчесать все еще слегка влажные волосы, вбежать в мастерскую за книгой... А в мастерской, на мольберте, под чистыми листами, был портрет того, о ком нельзя думать. Сольвейг выдернула этот набросок из-под чистых листов, стараясь не смотреть, не бросать взгляда на те черты, которые принадлежали теплу, воплощению ночи, ипостаси дьявола. Пересиливая себя, порвала набросок на мелкие кусочки, которые и выбросила в окно.
Ветер унес обрывки памяти легкими снежными хлопьями.
Не глядя схватила из шкафа какую-то книгу, выбежала из мастерской, не закрывая двери и окон, надела туфли, выхватила из ключницы ключи, вырвалась за дверь.
Ключ упорно не хотел попадать в замочную скважину, она смогла сделать это только с четвертого раза. Два поворота налево - и бежать. Неважно куда, подальше от воспоминаний, запрещая себе думать и хотеть тепла. Неправильно... Неправильно!
Никогда...
>>>>> Зимний сад