Вечная романтика лестниц и подоконников. Как жаль, что кто-то когда-то решил считать это банальным - это часто мешало Элоизе жить. Она любила подоконники и не любила банальность - а потому иногда приходилось искать безлюдные коридоры, тупики, в общем, такие места, где людей нет, а если и есть, то встречаются редко. Тем более у каждого человека (особенно если он - француз) должно быть право на одиночество.
Право на одиночество и, пожалуй, на подоконники.
Поэтому она сидела на подоконнике в каком-то из коридоров учительского корпуса и держала на коленях заветную синюю тетрадку на пружинках, пытаясь перевести свою сказку о Последнем Драконе. У нее не получалось этого сделать, раз за разом не получалось, и она уже не первый раз ловила себя на мысли, что невозможно... Невозможно творить сказку на том языке, на котором ты не можешь думать. Есть в этом что-то ложное, до боли неправильное, и она почти знала, что ничего не выйдет. Но все равно пыталась, каждый раз начинала сначала и не могла закончить мысль, чувствуя бессилие и собственную беспомощность.
Ее сказки должны быть французскими.
- Веришь ли ты в небо? - шепотом и по-французски повторила Элоиза фразу, которую прочитала мысленно уже несколько сот раз. - В небо, близкое настолько, что, кажется, можно достать его рукой, и в то же время бесконечно далекое? - легкий вздох; взгляд янтарных глаз пробегает на оригинале несколько перечерканных строк и останавливается на чистой, незачеркнутой - быстрый, неровный и не совсем аккуратный в порыве вдохновения почерк левши. - Взгляни на него, ведь оно не раз было взрезано сильными крыльями. Взгляни, а я расскажу тебе сказку о Последнем Драконе.
Тишина. Оборвался свистящий шепот; теперь Ру хмурилась. Не получалось перевести даже один этот абзац, не получалось поставить слова так, чтобы они несли верный смысл, чтобы можно было воспринять это так, как ей хотелось. Столько времени... Я столько времени пытаюсь это сделать! Тоже мне, великая сказочница... Наверное, она уже была готова оставить эти попытки перевести "Последнего Дракона" и забыться, потеряться в новой сказке, работе над которой посвятила половину японского языка, биологию и зарубежную литературу. Ей просто неожиданно захотелось... Захотелось творить. А она не привыкла себе отказывать - а к чему?..
Девушка сжала ручку в пальцах и быстро перелистала тетрадь, ища неоконченный, оборванный кусок новой сказки, над которой она работала уже два дня. Вот он, и заканчивается пока торопливыми словами "в глухом ущелье". Она тихонько усмехнулась, проводя рукой по испещренной легкими строками, написанными синей ручкой, странице. Скоро она сможет забыться...
Подоконник, одиночество и сказка. Иногда ей не хватало этого, как воздуха - она была странно зависима от своих сказок. Как наркоман бывает зависим от чего-то, приносящего трип... Она была больна этими мечтами, этими сказками. И совершенно не хотела лечиться. Бессмысленно...
Легкие, почти неслышные шаги по коридору и тихий, четкий голос, говорящий что-то как будто сам себе. Она бы не обратила на это внимания, если бы не поняла, что слышит французскую речь. Французский? Здесь, в Рейби? Она знала только трех человек, говорящих здесь по французски - себя, Алекс и Миэля. Но это совершенно точно был незнакомый голос, хотя... она, кажется, слышала его где-то. Элоиза чуть сильнее сжала ручку в тонких пальцах, вся обратившись в слух. Французский...
И то, что она слышит свой родной французский, заставляло почти кружиться голову. Она... безумно любила французский. И ей сильно не хватало его здесь.
- ...как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец, - тихо и уверенно говорил голос. - Да! Всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба...
Быть может, это цитата откуда-то? Но она не знала этого текста, не знала, и оттого, наверное, чувствовала себя немного потерянной. И как хотелось спрыгнуть с подоконника, подбежать к этому человеку, схватить его за руки и рассыпаться в звучании французской речи, говорить-говорить, о всякой бессмыслице, чтобы только слышать французский - из своих уст и из уст этого незнакомого человека, которого она даже не успела увидеть.
Негромко закрылась дверь, забирая с собой голос, а вместе с ним и его обладателя. Ру глубоко вдохнула, сняла очки и уткнулась лбом в колени, потихоньку начиная подозревать у себя слуховые галлюцинации. Но... все-таки, кажется, в Рейби появился еще один франкоговорящий человек, и она не могла... не хотела оставаться от него в стороне. Французский, кто-то здесь говорит по-французски!
Через какое-то время девушка спрыгнула с подоконника, забывая там и сумку, и очки, и заветную тетрадь, и ручку, а возле самого подоконника - свои туфли. Нет, ждать не хотелось... не хотелось ждать. Она совершенно забыла то, что это - корпус учителей, что обладатель голоса, наверняка, учитель, что... Она же не привыкла себе отказывать. Тем более - в этом.
Нетерпеливый, легкий стук в дверь, просто для проформы - не дожидаясь ответа, Элоиза приоткрыла дверь и скользнула внутрь. Темно... Темно, но в одной из комнат горит свет. Бесшумно ступая, она прошла к порогу этой комнаты и остановилась, касаясь тонкими пальцами дверного косяка.
Обладатель голоса сидел в кресле, откинувшись на его спинку и закрыв глаза. В руках - бокал с янтарной, теплого цвета жидкостью. Обладатель голоса... Высокий бледный брюнет. Француз? Быть может... Как бы хотелось, чтобы было так!..
- Добрый вечер, - мягко и тихо начала Ру по-французски. - Я прошу прощения за внезапное вторжение, monsieur, но я услышала французскую речь и... - она чуть прикусила губу. - Monsieur, могу ли я надеяться на то, что вы не слишком рассердились?.. - виноватая и чуть растерянная улыбка, а в янтарного цвета глазах почти детский восторг и столько любопытства, что, кажется, хватило бы на четверых.
Французский... боги, французский!..

Узкая ладонь прижалась к груди; Элоиза пыталась унять бешено колотящееся сердце. Ей казалось, будто этот стук услышит и француз (или он все же не француз? я хочу знать...), а тогда будет очень неловко. Неловко, а ведь она так давно не чувствовала неловкостей, так давно, что, кажется, уже и забыла, как это бывает. Она давным давно научилась принимать себя такой, как есть, понимать все, что делает, и не считать что-то неудобным для себя и для окружающих. Была в этом капелька восхитительно-наглой эгоистичности, но если бы ее не было, она не могла бы быть такой, как есть сейчас - солнечной и светлой Элоизой Ру.
Мужчина открыл глаза, и взгляд теплых янтарных глаз тут же нашел его взгляд - темный, равнодушный, холодный. Захотелось поежиться, и сказочница зябко дернула плечом, не отводя глаз с лица учителя. Кто он? Что преподает? Как его имя? Хотелось знать... Голос знаком, быть может, он вел у нее какой-то урок? В такие моменты и приходит легкое разочарование своей плохой памятью, неспособностью запомнить человека... Хотя, может быть, на его уроке она писала сказку. А значит, на его уроке ее не было.
Бокал с янтарной жидкостью отставлен на стол, очки сняты, и, казалось, теперь не должно быть барьеров между взглядами, но мужчина как будто возводил стену отчуждения вокруг себя. Ру совершенно не подумала о том, что возведение этой стены могло быть последствием ее внезапного визита сюда, она совершенно не подумала, и эта стена... вызывала любопытство еще более сильное, будто что-то влекло ее душу к этому мужчине, что-то еще помимо французского.
К холодным людям больше любопытства. Все они скрывают что-то.
Несколько слов на незнакомом языке, и грассирующего "р" уже нет. Не француз... Девушка легонько прикусила губу. Этот человек, судя по его машинальным, обращенным к себе словам, французом не был, и это было... обидно? Да, может быть, именно так. Но тем не менее, он свободно говорил по-французски... Ведь так? Кто он? Кто этот человек? Язык его был ей незнаком, и это заставляло любопытство разгораться все сильнее. Быть может, когда-нибудь ее бесконечное любопытство ее погубит, как сгубило некую неведомую кошку. Несмотря на то, что Элоиза - человек.
- Чем обязан такому внезапному и бесцеремонному визиту? - снова разрезал тишину голос мужчины, усталый и слегка недовольный, но все такой же ровный, каким она впервые услышала его. И французский... Каждое слово - глоток воздуха. Здесь, в Японии, ей сильно его не хватало... Ру почувствовала, как, будто в противовес недовольству учителя, на губах появляется рассеянная и почти счастливая улыбка.
Говорите, monsieur, только говорите!..
Пока она молчала. Мужчина, которого она в этот момент почти была готова любить за его безупречный и свободный французский, встал и обошел стол, подходя ближе. Быть может, ей захотелось бы спрятаться в другой ситуации - этот человек мог бы внушать ей некоторый страх - но не сейчас, нет. Не сейчас!.. Сказочница легко, незаметно подалась вперед, становясь ближе к учителю на полшага, готовая ловить каждое слово, которое он скажет. Французский...
- Неужели услышать французскую речь настолько важно для Вас, ma chère, - да, да!.. - в янтарных глазах мягко заблестел смех, когда его голос - о, она была готова боготворить этот голос!.. - стал теплее, - что Вы позволили себе без разрешения вломиться в личные комнаты преподавателя?
Интересно, знает ли этот человек, насколько он сейчас близок к правде? Ей вдруг стало интересно - знает или нет? Нет, наверное, не знает. Для обыкновенных - хотя она не была уверена в том, обыкновенный ли это человек - людей это может показаться странным, быть может, даже абсурдным, но... Но ей захотелось. И пусть это абсурдно, ведь так может быть даже лучше, правда?..
Голос потеплел, но глаза так и остались холодными. Нет, этот человек совершенно точно не был обыкновенным... и Ру не знала, где читать истину - в голосе или в глазах. Умела бы она разгадывать людей, как головоломки!.. Быть может, она собирала мало паззлов в детстве, как знать. Но людей она читать с первого взгляда все-таки не умела.
- И не просто вломиться, - продолжал мужчина, - но и совершить прогулку по комнатам. Неужели во Франции родители позволяют себе настолько фривольное воспитание своих драгоценных отпрысков? - он покачал головой, усмехаясь. Элоиза отвела взгляд и быстрым движением языка облизала губы, задумываясь, будто подбирая слова... Но только будто - на деле же она не думала ни секунды.
- Monsieur, - она убрала за ухо выбившуюся из хвоста прядь солнечно-рыжих волос. - Я надеялась, что вы простите мне это маленькое пренебрежение правилами этикета, - она кинула быстрый взгляд на учителя и снова чуть виновато улыбнулась. - Ведь кто-то же должен их нарушать? - мягкая, тихая усмешка в пол. - Тем более французский безумно дорог мне, monsieur, и я почти не слышала его с тех пор, как у меня забрали мой Париж.
Ее Париж... Никто не знал, как она любила этот город. Никто. Равно как никто не знал и того, что он принадлежал ей одной, только ей - это было ее место, и именно там жило ее сердце. Всегда. С момента создания мира. Она, конечно, никому об этом не говорила - ей думалось, что многие будут против, да и сочтут это не совсем... адекватным, но все же... это был ее Париж.
Хотя мы сейчас не об этом - взгляд темных глаз мужчины по-прежнему сверлил Элоизу, а она по-прежнему улыбалась, упиваясь лишь тем, что слышит французский и говорит на нем сама. Наверное, это было как наркотик, как сказки... Она не могла подобрать сейчас хорошего к тому сравнения.
- Впрочем, если я сильно расстроила ваши планы, то я хотела бы надеяться на то, что вы не станете держать на меня обиды за эту неловкость, - сказочница подняла на учителя взгляд, переставая, наконец, улыбаться. Немного болели скулы, но она все еще чувствовала себя бесконечно счастливой - ей немногого надо было для счастья. - И сможете простить меня и позволить мне уйти, - она легко пожала плечами. Уйти... она сможет уйти, а завтра снова найдет этого человека, чтобы попросить его снова поговорить с ней по-французски.
Она ведь... не сможет оставить этого просто так. Ведь это французский!..