Очередное. Notre-Dame.
Он умер. Париж. Без сердца он прожил недолго,
Хранящий в себе пелену многих прожитых дней.
Навеки его переулки и стены замолкли,
Оставив людей, запечатанных в сказочном сне.

О, мой архидьякон, вы, помню, цыганку любили?
Бросьте, отец, она больше теперь не поет.
Что ж, вы, как хотели, улыбку ее позабыли…
Она, как и вы, теперь уже не оживет…

А вы, Жоаннес, в кабаках, пропиваете деньги?
Я помню ваш смех над горбатым кривым звонарем…
Теперь вам, месье, не рассмеяться вовеки…
И не проснуться на улице под фонарем.

Цыганка, плясунья, твой бубен замолкнет навеки,
Ты больше не станешь плясать у Собора для всех.
Больше уже не откроются тонкие веки,
Больше не станет звучать твой серебряный смех…

О, мой друг поэт! Что же вы? У вас снова проблемы?
Видите, сударь, к чему же они привели?
Зря на бродяжку надеялись, зря… теперь, видите, где мы?
Нет, не увидите – здесь ни небес, ни земли.

Агнес, родная, привет…  Помнишь, как мы когда-то
Хотели шить платье послушнице, что под венец?
Нет, сотня лет и дороги уводят куда-то…
Теперь же все то, то случилось – то верный конец.

О, Флер-де-Лис… Вы когда-то меня накормили,
Когда я хотела принять смерть под вашим окном.
Обидно, потом вы про эту бродяжку забыли,
И ваша игра теперь тоже окажется сном.

Художник, Фурбо… Обретенное вновь потерявший.
Забудем про все – ты, как я, остаешься живым.
Три сотни лет у костров полуночью не спавший…
Потух наш костер – нам теперь остается лишь дым.

Святейшество, Юлий, так глупо девицу любивший...
Хоть вы и знали, что это запретно для вас.
Письма не застали, как статуя в келье застывший,
И огонек свечи так незаметно погас…

Мой Шатопер! Вы искали цыганских баронов
И чуть не заставили шпагу меня обнажить.
Теперь не заставите… Неважно – хоть пеший, хоть конный…
Время заставило вас о Париже забыть.

Розин, Val D’Amour без тебя потускнеет,
Туда не пойдет ни Луи, ни Феб де Шатопер.
И тишина над Парижем застывшая реет…
Лишь тишина – и легкою поступью смерть.

Луиза. Ваш Гален теперь вечно с вами,
Не станет страницы его теперь кто-то листать.
Что ж, славно… Они, может быть, подустали,
Ведь вы так часто его хотели читать.

Бродяга… Что ж, де Анри, верно, все так и будет,
Ты не вернешься в свой сероглазый Париж.
Там – дорогие тебе незнакомые люди.
А впереди – высь, в которую ты улетишь.

Умер Париж. Смысла нет туда возвращаться.
Помнишь – отец говорил: «Даниэль, убегай!».
Ты и бежишь… но безумно хотелось остаться.
Что же. Вперед. Улети и в рассвете растай.
горячо любившая их всех,
Даниэль де Анри.